Арвеарт. Верона и Лээст. Том II - Лааль Джандосова

Лээст, словно почувствовав, что дочь его – не в Академии, срочно связался с Лиргертом и минут через пять примерно смог получить информацию, что Верона, совсем недавно, согласно видеозаписи, вызвала из гостиной «того, кто участвовал в поисках», назначила ему встречу и уже покинула здание.

– Я даже могу сообщить вам, где конкретно они встречаются…

– Не надо! – прервал проректор. – Уничтожь эту запись немедленно!

Лиргерт сказал: «Разумеется», – а Лээст добавил сдержанно: «В эти их отношения никому из нас лучше не вмешиваться», – и тоже отправил Лаарту короткое сообщение:

– «Ардор Трартесверн, пожалуйста, не обсуждайте с Вероной вопрос моей родственной связи с ней».

Заметив машину Лаарта, в тот момент уже припаркованную – на самом краю утёса – буквально в трёх футах от пропасти, Верона пошла на снижение и, приземлившись поблизости – примерно на том же уровне, параллельно линии берега, осталась сидеть на лавочке. Дверца машины открылась. Лаарт ступил на землю, закурил и направился к «Ястребу». Увидев его – небритым, нетрезвым, сильно ссутулившимся, Верона прижалась к мачте, закрыла глаза и заплакала. Трартесверн опустился рядом, тихо сказал: «Не плачьте», – кинул окурок в море, помолчал и добавил:

– Простите меня. Я не знаю, насколько мы связаны. Я не знаю, насколько я дорог вам, но я не могу вас обманывать. Я отказываюсь от лечения. Я приехал проститься с вами и сказать, что я сожалею. Мне жаль, что так получилось… что вы со мной познакомились…

Высказав ей всё это, он поднялся, шагнул из лодки и услышал: «Лаарт, пожалуйста…» Он замер, не оборачиваясь, и ответил, крепясь из последнего:

– Верона, не надо, прошу вас. Я считаю себя преступником. Иного я не заслуживаю. Я устал от всего, понимаете? Я не хочу больше мучиться.

– Не-е-е-т!.. – зарыдала Верона.

– Простите, – сказал Трартесверн. – Да хранят вас наши Создатели, – после чего, стремительно, с окрепшей в душе решимостью, сел в машину, включил её с пульта, рванул, повернул направо, проехал вперёд немного, резко остановился, дал задний ход на полной и осознал моментально, что в отражении зеркальца возникла её фигурка – как раз между джипом и пропастью.

– Нет!!! – закричал он в ужасе.

Звук тормозов – скрежещущий – заполонил пространство – как внешнее, так и внутреннее. Джип продолжал движение – секундное… полусекундное… Лаарт крепко зажмурился, едва не теряя сознание. Верона тоже зажмурилась, ожидая того столкновения, что казалось уже неизбежным – в силу скорости и расстояния. Ещё протекла секунда. Внедорожник застыл – остановленный – в полуметре от края пропасти – эртаоном первого уровня. Трартесверна тряхнуло с силой. Он выскочил из машины, кинулся к заднему бамперу, схватил Верону, рванул на себя и, оттащив от края, с размаху дал ей пощёчину. От удара она упала. Лаарт – вспотевший, бледный, заорал: «Ты что?! Ненормальная?!» – потом протянул ей руку и, когда она встала на ноги, отвернулся в другую сторону. Верона, шагнув к машине, опустилась на землю – тёплую, у колеса – горячего, и закрыла лицо ладонями. Трартесверн прикурил от спички – кое-как, дрожащими пальцами, и, чуть-чуть успокоившись, тоже сел, со словами: «Не стоило… Моя жизнь того не стоила… Вы могли погибнуть, вы знаете?» Она ничего не ответила. Так потекли минуты. Лаарт курил – с наслаждением. Верона, убрав ладони, смотрела, как он затягивается, как отводит пальцами волосы, как смотрит куда-то в небо – чуть вытянув шею, прищурившись…

– Верона, простите, кто я для вас? – вдруг произнёс он голосом, в котором слышалось многое – от жёсткой самоиронии до робкой надежды на будущее – на то, что не всё потеряно, что есть, от чего отталкиваться. – Я ведь вроде женат, по-моему? Просто больной? Влюблённый? Другие характеристики?

– А они имеют значение?

– Да, – сказал Лаарт, – естественно. Всё имеет значение.

– Я бы вышла за вас сегодня же. Этого вам достаточно?

Трартесверн отбросил окурок и произнёс: «Достаточно», – после чего, поднявшись, протянул ей правую руку и, когда она встала – маленькая, со слезами в глазах – дрожащая, погладил ей щёку пальцами и, видя её реакцию – ощущая её состояние, сказал:

– Возвращайся в Коаскиерс. У меня есть дела в отделении, а вечером мы созвонимся. Или лучше завтра, наверное…

* * *

Вернувшись обратно в Замок – к центральному входу Коаскиерса, Верона, оставив лодку, прошла через дверь – раскрывшуюся, и столкнулась в холле с шеф-поваром, в тот момент направлявшимся к ректору. После обмена поклонами, Эвриерт произнёс: «Вы знаете, ваш трюфель, рэа Блэкуотер, всё-таки был отравлен. Но любовью, а не печалью».

– Мой трюфель? Экдор, простите, какой из них непосредственно?

– Тот, – пояснил шеф-повар, – который вы попросили передать экдору проректору.

– То есть вчера?

– Вот именно!

В дело пошла суггестия:

– И при каких обстоятельствах?

Эвриерт объяснил в подробностях, в чём заключалась просьба и как она была выполнена.

– Понятно, – сказала Верона. – Спасибо, что вы напомнили мне.

Вернувшись обратно в комнату, она села за рисование – с мыслью, что ей не хочется идти и встречаться с Лээстом. «Он снова будет обманывать… будет что-то утаивать. Как он с этим справляется? Почему он всё это делает? Но мне всё равно, по-моему. Он просто добьётся скоро, что я начну избегать его, и на этом всё и закончится… все наши отношения…» Тут в её дверь постучались – Джина, согласно просьбе: «Это я! Отвори, пожалуйста!» Верона впустила приятельницу. Её вид отражал волнение – глаза изумрудно посверкивали, щёки пылали малиновым и дышала она так часто, словно бежала по лестнице, вопреки обычной манере не слишком-то торопиться даже при необходимости.

– Что случилось? – спросила Верона. – У тебя, надо думать, новости?

– Да! – подтвердила Джина. – Новости есть и ужасные!

– Какие?

– Я заболела! У меня дистимия! Хроническая!

– Ах дистимия… А признаки?

Джина, с несчастным видом, начала загибать свои пальчики:

– Отсутствие аппетита, проблемы со сном… инсомния, повышенная утомляемость, очень сильно заниженная самооценка личности, постоянное чувство отчаяния, ипохондрия и нерешительность.

– Да, дистимия классическая.

– Видишь?! – воскликнула Джина. – В этом ужасном учебнике такие болезни описываются! Я его просмотрела и знаешь, что я обнаружила?! Что я всеми ими страдаю на самых различных стадиях!

– В каком конкретно учебнике?

– По классу «Психиатрии»!

– Да, – усмехнулась Верона, – в этом ты не единственная. А если бы ты просмотрела «Большой Медицинский Справочник»? Ты читала Джером Кей Джерома?

Взгляд Джины в это мгновение обратился к кофейнику с чайником и прочей сверкающей утвари:

– Боже, какая роскошь! Это всё – от проректора?!

– Нет, – сказала Верона. – От одного эртаона, который за мной ухаживает. И я сразу хочу сказать тебе – он не Старший Куратор Коаскиерса. Он – один из этих «тринадцати». Остальное не обсуждается.

Глаза у Джины расширились:

– Но как?! Но ведь это!.. Не может быть!

Верона, пожав плечами, взяла свою старую пудреницу и посмотрелась в зеркальце, а Джина, подумав: «Ладно. Не хочет, пусть не рассказывает. Всё равно это всё от Лээста, что бы она ни придумывала», – спросила, меняя тему:

– Ты собираешься ужинать? Или Терви уже накормил тебя?

– Нет, – сказала Верона. – Сейчас у меня свидание.

– С кем?

– Всё с ним же. С проректором.

Теперь усмехнулась Джина:

– А твой «один из тринадцати»… как он относится к этому?

– Не знаю, – сказала Верона. – Это меня не касается.

Джина невольно задумалась, силясь понять причину, по которой Верона так странно, с нескрываемым равнодушием, отзывалась теперь о Лээсте, но, не найдя объяснения, произнесла:

– Ну ладно. Тебе виднее, естественно.

Девушки вышли из комнаты и Джина, меняя тему, шёпотом сообщила, что повесила снимок в рамочку: «Он теперь над кроватью. Выглядит потрясающе…» В разговорах о Старшем Кураторе подруги спустились по лестнице и в коридоре расстались: одна поспешила в столовую, а вторая – в другую сторону, к центральному холлу Коаскиерса. В холле, взглянув на портреты, она замерла – потрясённая. То, что пред ней предстало, повергло в её в смятение: слева от Эркадора обозначился её образ – в белоснежном лёгком арфеере и с золотой короной, украшающей её голову. При виде этой картины Верона – бледнея – стремительно, сначала попятилась в ужасе, затем развернулась резко и бросилась к выходу опрометью. Лээста ещё не было и «Ястреба» тоже не было. Добежав до ограды из мрамора, она замерла – дрожащая, перевела дыхание и глядя на волны – высокие, спросила себя: «Что он делает?! Как он прощает мне Лаарта?! Как он прощает мне Лээста?! Чего он сейчас добивается? Неужели он так меня любит, что смиряется с моим выбором? Или это теряет значение с учётом аспекта вечности?»